Журнал Взор - статьи по культуре и искусству, фотографии фотобанка,, природа, пейзажи, горы, Эверест, Швейцария, Германия
0

ПАДЕНИЕ В ГОРАХ

ЧЕЛОВЕК
Мишель Юлен, Франция. Перевод В. Лысенко ПАРАДОКСЫ БЫТИЯ
Журнал Взор - фотографии фотобанка, пейзажи, горы, Эверест, Швейцария, Германия

Внутренний опыт может облекаться в бесконечное разнообразие форм, многие из которых вписываются в определенные философские или религиозные концепции. Но существуют и спонтанные или искусственно спровоцированные случаи мистического опыта, которые также заслуживают внимания. К этой категории относятся разные измененные состояния сознания, возникшие в результате приема наркотических или галлюциногенных препаратов, равно как и некоторые парадоксальные реакции психики в ситуациях крайней опасности. Интерес к подобным переживаниям, классическим примером которых является "панорамическое видение" - погружение в глубины души, появление давно забытых сцен детства, - состоит именно в том, что в них на глубокий экзистенциальный стресс накладывается опыт некой экстатической трансценденции. Недавно вышедшая книга привлекает наше внимание удивительным разнообразием этого типа опыта в связи со случаями падения в горах. Ее автор, Рейнхольд Месснер, - один из самых великих альпинистов нашего времени. Он первым совершил восхождение на Эверест без кислородной маски. Но кроме всего прочего это человек, интересующийся духовной стороной альпинизма. Его книга представляет собой своеобразную антологию, в которой собраны и прокомментированы свидетельства людей, чудесным образом уцелевших при головокружительных падениях в горах. Некоторые из этих свидетельств относятся к XIX веку и уже публиковались в журналах альпийских клубов Швейцарии и Германии, другие еще не были опубликованы. В этой статье предлагается несколько отрывков из самых интересных свидетельств, их систематизация в соответствии с общими чертами, эскиз их интерпретации. Начнем с рассказа Альберта Хайма, швейцарского альпиниста XIX века, автора первой антологии, посвященной падению в горах. В 1871 году ранним весенним утром А. Хайм попал в снежную лавину: "... Я несся со скоростью ветра в направлении каменистой верхушки слева от меня, ударившись о нее, подскочил и, увлекаемый вниз, летел метров двадцать по воздуху, пока не приземлился на заснеженной площадке у подножия каменистого склона... То, что я передумал и прочувствовал в течение этих пяти или десяти секунд, невозможно выразить даже за десятикратно увеличенное время. Вначале я стал анализировать ситуацию: "Скала, через верхушку которой я перелетел, по всей видимости, тянется до самого низа отвесной каменной стеной. Вопрос в том, есть ли еще снег там, внизу. Если да, то я смогу выкрутиться. Если нет, то я попаду в осыпь и при такой скорости падения смерть неизбежна. Если же, оказавшись внизу, я не погибну и не потеряю сознания, то я должен сразу достать маленький флакон с виноградным уксусом из кармана куртки, и накапать несколько капель на язык. Ни в коем случае нельзя терять мою альпинистскую трость, которая может мне пригодиться, поэтому я должен крепко держать ее. Я также должен избавиться от очков, чтобы избежать попадания в глаза их осколков...", но меня так трясло и бросало во время падения, что это не удалось. Я также думал о моей вступительной лекции в должности приват-доцента, которая должна была состояться через пять дней, и, которую я никак не могу прочитать. Я присутствовал при сцене, когда мои близкие получили известие о моей смерти, и мысленно их утешал. Затем с некоторой дистанции, будто все происходило на сцене, я созерцал всю мою жизнь в целом. Все преобразилось, лишилось тревоги и страдания. С каждым моментом я чувствовал, как меня все больше и больше окружает небо удивительной сияющей голубизны, испещренное мелкими розовыми и нежно-фиолетовыми облаками. В момент, когда я оказался в свободном полете, я почувствовал, что мое движение стало мягким и планирующим, я не испытывал ни страха, ни страдания при виде приближающегося снежного поля под моими ногами. Затем я почувствовал глухой удар, и это был конец моего падения. В этот момент перед моими глазами промелькнул черный предмет, и я вскрикнул три или четыре раза: "Я уцелел!" В 1887 году в массиве Сервен Еужен Гидо Ламмер, увлекаемый снежным обвалом, упал с высоты приблизительно 200 метров: "В ходе этого ужасного полета мои чувства оставались восприимчивыми. И я могу вас заверить, друзья, это прекрасная смерть! Никакого страдания! Укол иголки причинил бы больше боли, чем такое падение. Не было никакого страха смерти, разве только в самом начале. Когда мои последние спасительные маневры оказались напрасными, это было для меня великим отрешением. Персонаж, гонимый узким потоком снежного обвала, переброшенный через тело своего компаньона, вытолкнутый в пустоту силой натяжения веревки, был чужаком, каким-то деревянным болванчиком, а мое "я" парило над всей этой сценой с удивительным спокойствием зрителя циркового представления. Меня беспокоила одна-единственная вещь: тот факт, что я был ослеплен солнцем, которое находилось прямо передо мной - а все происходило где-то в 17.30 часов - и просвечивало сквозь снежные вихри. Мой мозг был захвачен внезапным наплывом образов и мыслей. Множеством воспоминаний о детстве, о моем родном крае, о матери, об упругом ударе бильярдных мячей. Мне пришлось бы заполнить сотни страниц, чтобы передать все, что меня наполняло. И параллельно этому присутствовала холодная и отстраненная оценка расстояния, которое остается покрыть перед тем, как распластаться замертво внизу. Но все это без единого крика, без суеты, без грусти, с сознанием, совершенно свободным от оков "я"! За время этого полета прошли годы, века..." Немецкая альпинистка Шарлотта Вольны сорвалась с каменной скалы в баварских Альпах в 1975 году: "В момент, когда я потеряла точку опоры, я осознала, что после стольких лет восхождений падаю и скоро умру. Я больше не испытывала беспокойства. Я только чувствовала, как мое тело опрокинулось назад и даже удивилась, что мне совсем не больно. На меня неожиданно опустилась ночь. Я подумала, что скоро увижу моего мужа, умершего ровно семь месяцев назад, и очень обрадовалась. Я знаю только, что в темноте, которая меня окружала, мое сердце начало бешено биться, и я была убеждена, что умираю, не испытывая при этом никакого страха. Я с удивлением отметила, до какой степени это легко, и порадовалась мысли, что скоро все страдания закончатся". Норберт Баумгэртнер начинает с описания - в сугубо технических терминах - обстоятельств своего падения. Затем отмечает: "Вот, что я смог реконструировать постфактум. Но что касается самого падения, то я осознавал его способом, пугающе отстраненным и абсолютно новым для меня. Тот, кто падал, кто стремительно несся вниз, чья кожа обдиралась о камни, был не я. Я присутствовал при падении кого-то другого. Этот "кто-то" был во всем похож на меня. Я мог бы быть им, но все же я им не был - и не был им именно потому, что видел, как он падает. На нем была моя старая красная куртка, мои туфли в довольно потрепанном состоянии, мои брюки грязно-зеленого цвета с их вечными прорехами. Он зацепился за каменную плиту, которая откололась от скалы и катилась, грохоча, в направлении долины. И вот он падает, скатывается, царапает свою кожу о камни, замирает и лежит распростертый. Любопытно! Ведь я первый раз являюсь свидетелем падения.

Журнал Взор - фотографии фотобанка, пейзажи, горы, Эверест, Швейцария, Германия

Что там с ним?" Закончим рассказом профессора Хиаса Ребитча, возможно, самым странным из всех. На труднейшей фазе восхождения неожиданно дрогнула опора: "Меня оттолкнуло назад, будто гигантский кулак ударил мне в грудь. Я не должен перевернуться, особенно упасть на спину или головой вниз. Оттолкнувшись ногами, я отрываюсь от стены и падаю вниз навстречу мрачной, безжалостной пропасти. Так начинается бессмысленный, устрашающий прыжок в ад. Быстрый толчок: сорвался первый крюк, второй. Я скатываюсь по скале, ударяюсь, пытаюсь за что-нибудь зацепиться. Но неудержимая физическая сила тянет меня вниз. Все кончено, я пропал... И тут я перестаю испытывать тревогу. Страх смерти пропадает. Исчезают все эмоции, равно как и внешнее восприятие. Во мне нет больше ничего, кроме пустоты, полной отрешенности, а вне меня - ночи. Я даже больше не "падаю", а легко парю в пространстве, устроившись на облаке, свободный от всякой привязанности к земле. Это нирвана? Переступил ли я мрачный порог, ведущий в царство смерти? И вот неожиданно во тьму врываются огни и движения. На фоне потоков, в которых смешаны тень и свет, вырисовываются некоторые линии: сначала лишь едва намеченные, они постепенно приобретают узнаваемые формы. Натуралистическое изображение человеческих фигур и лиц. На внутренний экран проецируется немой черно-белый фильм. Я, зритель, вижу себя в этом фильме от силы трехлетним ребенком, семенящим в близлежащую бакалейную лавку. Я крепко сжимаю в ладошке крейцер, который дала мне мама, чтобы я купил себе какие-то сладости. Сцена меняется: я снова ребенок, на мою правую ногу обрушился штабель досок. Мой старый дедушка, ковыляющий, опираясь на палку, старается изо всех сил приподнять доски. Мать охлаждает и гладит мою раненую ногу. Два случая, о которых я в других обстоятельствах никогда не вспоминал. Фильм продолжается, но сцены, происходящие в нем, не относятся к моему настоящему существованию. Вот я паж, держащий герб в высокой оружейной палате: аристократы в пышных нарядах, владельцы замка во всем своем блеске, кубки, переходящие из рук в руки, целая жизнь, полная красок и движения. Затем, будто от какого-то ряда образов отделяется другой более устойчивый узор: я шагаю по просторной долине, обрабатывая поле с помощью деревянного плуга, а гряда облаков тянется по небу. Но вот смелый наплыв камеры переносит меня в гущу рукопашной схватки: атакуют дикие всадники, варвары с растрепанными волосами: летят дротики, чудовищное побоище! Но все происходит в полной тишине, все призрачное. Вдруг крик, доносящийся издалека: "Хиас!" и снова "Хиас, Хиас!" Зов изнутри? Зов брата по оружию? Внезапно битвы больше нет, нет всадников, нет и смертной тревоги. Вокруг меня только покой, а перед моими открытыми глазами - залитый солнцем камень". Теперь попробуем собрать воедино составляющие элементы этого совершенно уникального опыта, каковым является падение в горах. Первая неожиданность: там, где было бы естественно ожидать панику, беспорядочные телесные движения, крики ужаса, снаружи царит глубокая тишина, а внутри - совершенная безмятежность. Жертвы несчастного случая падают будто во сне, спокойные, собранные, не издавая ни единого крика. Но для этого необходимо соблюдение одного условия: падение должно быть быстрым, неожиданным, как в случае срыва с отвесной стены. Или же при условии, что за первой фазой соскальзывания или сползания, когда некоторые спасательные маневры могут еще иметь смысл, следует вторая фаза - фаза свободного падения, когда становится очевидной бесполезность таких маневров. Что придает падению в горах его специфический характер по сравнению с другими ситуациями крайней опасности для жизни, это состояние отрешенности, покинутости падающего, ставшего пассивной игрушкой космических сил. Эта трагическая простота не встречается в той же степени в ситуациях потопа, пожара, бомбардировки и т.п., в которых дверь к спасению остается открытой, или, по крайней мере, приоткрытой. Другой характерной чертой является удвоение субъекта. "Я" - зритель, "я" - свидетель наблюдаю, если можно так выразиться, за падением некоего персонажа, который, даже одетый в мою одежду, видится главным образом как "он". Ясно, что эта вторая черта не исключает первой: наблюдатель является также и тем, кто падает. Остается определить, служит ли это удвоение - каким бы ни был его психологический механизм - действительной причиной безмятежности или лишь ее следствием. Опыт падения характеризуется еще и чрезвычайной интенсивностью умственной активности. Во всех свидетельствах подчеркивается контраст между действительной продолжительностью полета, всегда очень краткой (даже свободный полет с высоты 200 метров не длится дольше шести или семи секунд), и невероятной интенсивностью размышлений, образов и событий, которые способно вместить в нее сознание. Это изобилие представлений выступает в двух разных формах, возможно, соответствующих двум разным уровням глубины опыта.

Журнал Взор - фотографии фотобанка, пейзажи, горы, Эверест, Швейцария, Германия

Что обо всем этом думать? Следует ли говорить, что этот род опыта относится к патологическим проявлениям чувствительности, таким, как, скажем, галлюцинации некоторых душевнобольных, или же, напротив, он открывает нам нечто очень существенное из области человеческого бытия вообще? Мы не можем надеяться пролить свет на этот вопрос, если не попытаемся пережить такой опыт изнутри, с точки зрения тех, кому довелось его испытать.
Прежде всего очевидно, что такой опыт появляется только за какой-то чертой. Чтобы он возник, недостаточно простого осознания опасности, даже крайней. Он, конечно, порождает у субъекта некое подобие электрического шока - в некоторых свидетельствах говорится о теплой волне, резко приливающей к голове, - она вырывает субъекта из относительно сонливого состояния, в котором он мог пребывать минутой раньше, из определенного ослабления внимания, которое, возможно, и стало причиной падения. "Пробужденный" таким образом субъект обретает исключительную остроту восприятия и небывалую быстроту мысли. Но все это работает на его адаптацию к миру, на "борьбу за жизнь", что еще не содержит в себе никакого разрыва с его прошлым и с его главными экзистенциальными ценностями. Что знаменует пересечение порога - так это осознание масштабов бедствия и полного бессилия перед ним. Во всех свидетельствах этот решающий поворот выражен повторяющимися словами и восклицаниями: "кончено", "пропал", "ничего нельзя сделать", "все потеряно" и т.п. Именно это принесение самого себя в жертву - спонтанное и вместе с тем вынужденное объективными обстоятельствами сложившейся ситуации - один из выживших назвал "великим отрешением". Чтобы получить доступ к тому, что реально скрывается за опытом падения, необходимо хорошо понимать механизм такого отречения. Похоже, оно не требует никакой субъективной предрасположенности, никакой особой чувствительности философского и религиозного характера. Решающим, является эффект неожиданности, когда "обычный" человек попадает в положение, которое он и вообразить не мог, и без всякой подготовки сталкивается с самым страшным ликом бытия. Перемена обстановки оказывается столь резкой, что даже не успеваешь почувствовать страх. Так что вынужденный этими обстоятельствами отказ от воли к жизни не несет в себе ничего героического. Его природа скорее сродни параличу воображения, которому в какой-то момент мир, как при вспышке молнии, показался столь враждебным, столь непригодным для жизни, что более ни единый проект, ни единый жест, ни единое слово не имеют никакого смысла. Нет предела нашему изумлению перед теми разломами, которые могут в любой момент открыться в прочной, на первый взгляд, почве каждодневного опыта. Опора вдруг рассыпается под ногами, крюк неожиданно не выдерживает веса и - в течение нескольких кратчайших секунд человека вырывает из всего, что составляло его жизнь, и бросает в бесконечное одиночество и бесконечную обездоленность. Он, совершавший свою эволюцию при свете, мгновенно устремляется во тьму. Еще весь пронизанный потоками жизни, он вынужден немедленно оставить всякую надежду, согласиться на то, что будет навсегда стерт с лица земли. Но вот чудо - из этого крещения ужасом рождается новый человек. Претерпевший эту "великую капитуляцию" тут же приходит в чувство и преисполняется удивлением, получив доступ к опыту, о существовании которого он до сих пор не мог даже подозревать. Своей внезапностью и своей явной бесповоротностью опыт падения очистил его от всего наносного, поверхностного, искусственного. Он вынудил его мысленно согласиться на жертву такого размаха, что после нее он осознал, что больше уже ничем не обладает, да и сам не является абсолютно ничем. Лишенный всего, опустошенный, он чувствует себя уже мертвым. Но в действительности падение освободило его только от аффективной, ментальной и социальной индивидуальности, от его "эго". В то же время оно обнажило, впервые открыло твердое и несокрушимое ядро этой индивидуальности, трансцендентальный принцип сознания, самость, его высшее "я". Другими словами, индивиду удается постичь самого себя в форме вневременной, неизменной сущности, которая безмятежно созерцает свое алтер эго из крови и плоти, падающее в бездну, словно речь идет о каком-то отчужденном абсолюте. В разных рассказах, их авторы, сами того не сознавая, используют язык философии санкхьи. С одной стороны, это свидетель, духовная монада (пурушу), который, совершенно чужд превратностям этого мира, а с другой - это фрагмент природы, подверженный общим естественным законам (пракрити). Опыт удвоения, не несет в себе ничего патологического. Он заключается только в том, чтобы, используя кратчайший - и самый драматический - путь, обрести способность отличать Дух от Природы, к которой философия санкхьи добирается иными способами - куда более сложными и спекулятивными. Но результат, по крайней мере на какое-то мгновение, оказывается тем же. Это состояние абсолютной изоляции (кайвалья), блаженного безразличия ко всему тому, что может с вами еще случиться в этом низком мире, включая кончину. Метафора планирующего полета, навязчиво повторяющаяся в большинстве из свидетельств, прекрасно отображает эту ситуацию выхода за границы - трансцендентность. Возникает соблазн сказать, что несчастные случаи в горах реализуют под давлением обстоятельств то самое освобождающее очищение, к которому ведут духовные пути, известные в великих религиях. То, что одни достигают - а многие и не достигают - при условии тридцатилетней аскезы и медитации, другие обретают за несколько секунд драматического полета. В этом плане интересно рассмотреть опыт падения в горах как поразительную иллюстрацию неясностей, связанных с самим понятием отказа от обычной жизни, аскезы (санньяса). Представляет ли он в действительности некую "хирургическую" форму санньясы, резкое вырывание из обыденности вместо постепенного и последовательного отрешения от мира, этапы которого столь старательно систематизировала индуистская традиция? Но и сама эта традиция постоянно размышляла о противоречиях санньясы. В ней обычно видели необходимое, но не достаточное условие освобождения. Вместе с тем всегда признавалось, что искренний, полный и совершенный отказ от мира будет уже сам по себе достижением освобождения. Но если он является лишь средством освобождения, то это примешивало к нему нечто не совсем чистое: страстное отрицание тягот социального существования и не менее страстное стремление к освобождению смутно путали с раем. Из этого возник парадокс, согласно которому освобождение достигается полным искоренением всякого желания - даже самого желания освобождения. Наш спор с психоаналитической трактовкой опыта падения вращается вокруг той же самой парадоксальной ситуации. Психоанализ выказывает интерес лишь к его негативному аспекту - побегу от реальности перед лицом невыносимого психического страдания. Он отказывается признать за ним какую бы то ни было ценность в деле спасения. Мы же, напротив, старались подчеркнуть предельный характер происходящего в этом опыте очищения и, стало быть, потенциально содержащееся в нем религиозное измерение.

Shopping Cart

Total goods: 0
Total price, USD: 0

100 Paintings from the Nicholas Roerich Museum in New York
Quantity:
Album Samara
Quantity:
Smirnov-Rusetsky Boris. Belukha. Fine art print A3
Quantity:
Roerich Nicholas. Lake of the Nagas. Kashmir. Fine art print A3
Quantity:
Shishkin Ivan. Oaks. Fine art print A3
Quantity:
The first Soviet military SUV. Album
Quantity:
Ship at sea. Fine art print A4
Quantity:
For the Russian Land! Historical painting by Evgeny Emelyanov. Album
Quantity:
Nikolay Feshin. A set of cards 10x15 cm
Quantity:
Kuinji Arkhip. Waves. Fine art print A3
Quantity:
Goods
Museums
State Tretyakov Gallery
State Russian Museum
The Pushkin Museum of Fine Arts
Nicholas Roerich Museum New York

Dear visitors!
We have changed design of our site for you to make using of our site more comfortable.
We are appreciate your opinion if we have achieved this goal.
We are waiting for your critics in Guestbook.

Dear Sirs!
Agni Publishing House (Samara, Russia), Nicholas Roerich Museum (New York) and Fine Arts Academy Gallery (Moscow, Russia) have published a unique album, dedicated to the pictorial heritage of Nicholas Roerich (1874-1947).
Details...

Nicholas Roerich. Album, volume 2Will be available on the second volume of a unique publication dedicated to the works of Nicholas Roerich (1874-1947).
The album was released by the publishing house "Agni" (Samara), with active cooperation of the Nicholas Roerich Museum in New York, as well as the Moscow Gallery Fine Arts Academy and the St. Petersburg State Museum and Institute of the Roerich Family.
Details...