Я очень волновался, когда после окончания средней школы прибыл в Москву на поезде, чтобы получить в столице высшее образование. Был тогда 1963 год, страною правил Никита Хрущёв, а жить было, как всегда, интересно и весело.
Особенно в Москве. Я уже знал, что именно здесь базируется центр если не мировой, то по крайней мере русской культуры, и сердце мое сладко ныло от грядущей гипотетической встречи с прекрасным.
Однако на Ярославском вокзале меня поджидало первое испытание: в сортире на кафельном полу валялся "в собственном соку" пьяный вусмерть гражданин, а скучающий милиционер осторожно будил его носком своего служебного сапога в ожидании медицинской "перевозки".
В общежитии мест не было, но я этому только радовался - нас, абитуриентов, разместили на раскладушках прямо в одной из аудиторий того Московского геолого-разведочного института, куда я тогда поступил и который окончил. Радость оказалась не напрасной. Центровее жить просто было нельзя: институт помещался на Манежной площади, напротив - Кремль, слева - "Националь", справа - Ломоносов в виде статуи. Поэтому когда я всё же поселился в корпусе № 1 того студенческого городка, что до сих пор существует непосредственно за Киевским вокзалом на улице Студенческой, место это показалось мне глубокой окраиной, как в фильме Бориса Барнета с одноименным названием.
Шли годы. Сначала - учебы, а потом и просто годы. И ведь мне никто не поверит, но я, честное слово, вовсе не целился присосаться к Москве с целью дальнейшего в ней благоденствия. Вот почему, получив диплом и сопутствующий ему ромбовидный знак под названием "поплавок", я отбыл обратно на родину, которая теперь стала для меня малой, потому что уже 26 лет живу в столице официально, здесь моя семья, работа, дом.
А путей остаться в Москве существовало тогда для молодого человека невероятное множество, несмотря на строгий полицейский порядок этого вечного режимного города с хорошим снабжением дефицитными продуктами и Советскую власть, которая была не в силах обеспечить этими продуктами всё остальное население страны.
Можно было, например, жениться на москвичке с целью прописки - по любви или за деньги. Удивительно, но власть с этим мирилась, как будто уже знала всё про Святого Валентина, покровителя влюбленных.
Можно было целенаправленно строить карьеру, достигнуть успехов в учебе и общественной жизни, спланировать из комсомола непосредственно в КПСС, получить московское распределение, комнату в общаге, постепенно - квартиру в пятиэтажной "хрущобе", которых для решения жилищной проблемы выросло тогда в пределах Москвы великое множество, а нынешние московские начальники теперь даже и не знают, что делать с этими разрушающимися на глазах панельными зданиями, где потолок находится на расстоянии от пола в 2 м 50 см.
Можно было пополнить собой армию московской лимиты, то есть временно, лет на десять, поступить на тяжелую, низкооплачиваемую работу
(стройка, водить трамвай, подметать улицы, служить рядовым в милиции, где коррупция тогда существовала в эмбриональном состоянии) с перспективой укоренения в нашем городе-герое.

И так далее. Москва тогда дозировала количество приезжих, и само пребывание в ней полагала наградой и льготой. Так, отслужившие свой срок провинциальные коммунистические шишки, все эти секретари обкомов партии, лидеры так называемых Советов депутатов трудящихся по выходе на пенсию частенько получали московское жилье и прикрепление всё к тем же закрытым распределителям материальных благ, о чем в остальной части страны слагались саги и легенды. Требовались Москве и высокопоставленные специалисты, но только получив вызов из министерства, такой спец имел право обменять свою провинциальную кв. на любую ж/пл. в Москве, как гласили многочисленные объявления в "Справочниках по обмену".
Но можно было меняться на Подмосковье, а уж оттуда беспрепятственно в саму Москву. Что я в конечном итоге и сделал, переселившись сначала в старинный город Дмитров, а потом и в московскую коммуналку, чудную обитель разномастных граждан, живущих по сложным законам, описанным в произведениях Михаила Зощенко, Владимира Высоцкого, Василия Шукшина и многих других творцов, досыта хлебнувших Советской власти.
Отринув свою природную скромность, опустив вопрос о масштабах дарования, я и себя вынужден отнести к подобным творцам, потому что Евг. Попов как-никак тоже сейчас профессиональный писатель, чьи сочинения на излете зрелого социализма казались тогдашней официальной идеологии "идейно-ущербными, близкими к клеветническим, с элементами цинизма и порнографии". Отчего в родном городе меня явно поджидали три вида печального будущего, как того витязя на распутье: спиться, сесть за "диссиду" или, наоборот, пополнить собою ряды советских конформистов, верноподданных правящей партии. А в Москве таковых, как я, было уже много, в Москве легче раствориться, здесь вовсю циркулировали "самиздат", "тамиздат" и поговорка "Всех партизан не перевешаешь". Компания Обувь оптом СПБ осуществляет продажу обуви мелким(от 2 коробов) и крупным оптом по Санкт-Петербугу. В Москве были Ленинская библиотека, МХАТ, "Современник", Театр на Таганке, Политехнический музей, Зал Чайковского, консерватория, в Москве жили поэты Ахмадулина, Вознесенский, Евтушенко, писатели Аксёнов и Солженицын, в Москве и о Москве пел Булат Окуджава. Обезображенный портретами Брежнева и тупыми коммунистическими плакатами, грязноватый и неухоженный город всё равно оставался прекрасен.
Ах, сколько воды утекло за это время через Москву-реку в Оку, а затем и в Волгу, впадающую в Каспийское море! Советская власть сменилась совершенно другой общественно-исторической формацией, пока что не имеющей четкого научного определения, прежние шишки большей частью обернулись мелкими и крупными олигархами, банкирами, помещиками, капиталистами, дефицит стал профицитом, и теперь даже в провинциальных магазинах гражданин может купить всё, что его душе угодно, а также съездить непосредственно из своего города на Канарские, например, острова или поохотиться, как американский писатель Эрнест Хемингуэй, в Африке; были бы денежки, не было бы, упаси Бог, войны, не было бы возврата к прошлому. Я и многие мои друзья, коллеги, кто пока не помер, плавно переместились из разряда отщепенцев в полезные члены нового экзотического социума. Поэт Евгений Рейн получил Государственную премию, Юрий Кублановский вернулся из вынужденной эмиграции и теперь заведует отделом в легендарном журнале "Новый мир", искусствовед Леонид Бажанов возглавляет Центр современного искусства на Волхонке.

Да и сама Москва, где в конце XIV века проживали сорок тысяч человек, а на излете эпохи коммунизма уже более восьми миллионов, тоже преобразилась в правильном, на мой взгляд, направлении, хотя по-прежнему прирастает не только коренными, но и приезжими всех возрастов и национальностей. Постепенно отреставрировали исторические фасады домов, а затем и сами здания. Открытая Москва сияет новыми огнями, в свете которых люди по-прежнему влюбляются, женятся, рожают детей и, как гласит новомосковский жаргон, пилят бабки, то есть вкалывают, зарабатывая деньги и праведными, и темными путями, как кому удастся, и как совесть позволит. Новые московские билдинги, выстроенные нуворишами, порою кажутся безвкусными, а может, таковыми и являются. Но ведь если ломать - не строить, то и строить - не ломать. Деньги наконец-то вкладываются не в химеру "мировой революции" или мифическую "борьбу за мир", а в реальные предметы, которые можно потрогать руками. Москвичи дружно потешаются над нелепыми творениями Зураба Церетели, но именитый скульптор, работающий на грани китча, хладнокровен. "Эйфелева башня сначала тоже не всем парижанам нравилась", - невозмутимо отвечает он своим оппонентам. Восстановленный Храм Христа Спасителя вновь сияет куполами и тоже вызывал в начале 90-х ожесточенные споры. Говорили, что это всего лишь муляж, а не подлинник, что на эту копию истрачена куча денег. Но, как справедливо заметил мне один приезжий москвич: деньги всё равно бы украли, а так хоть Храм есть, и его уже лет через десять только специалист отличит от подлинника, взорванного большевиками в тридцатые годы. Как сказал бы Иосиф Бродский: "Взгляд, конечно, очень варварский, но верный".
Ну а словосочетание "приезжий москвич" только на первый взгляд кажется странным, ведь в Москве все приезжие, как в Америке. Разница лишь в сроках, когда москвич попал в Москву. Увы, но согласно древнему преданию, даже основатель Москвы князь Юрий Долгорукий, которому в конце сороковых поставили памятник напротив бывшего Моссовета, едучи в XII веке из Киева во Владимир, походя убил, не сойдясь в цене за свое высокое покровительство, боярина Степана Кучку, прежнего владельца территории будущего мегаполиса. Так что чего уж тут говорить о других правителях нашего государства, а тем более о простых насельниках нашего любимого города?

P.S. Готовясь сочинить всё вышенаписанное, я с целью творческого вдохновения вновь посетил тот студенческий городок на улице Студенческой, знаменитый своими корпусами и буйным нравом его тогдашних обитателей, один из которых, геолог по фамилии Гарибян, от ревности сразил метким выстрелом из пневматической винтовки лампочку в комнате своей неверной возлюбленной, жившей напротив, в общежитии Московского станкоинструментального института (СТАНКИНа). Прямо скажу, мерзость запустения обнаружил я, бродя в милых моему сердцу пределах этого бесспорного памятника архитектуры конструктивизма, который, считай, теперь находится в самом центре столицы, уже шагнувшей за пределы преображенной Московской кольцевой дороги. Штукатурка домов облупилась, многие окна зияют, в упомянутом общежитии СТАНКИНа скученно поселились вьетнамцы, которых, правда, положительно аттестовала бабушка-вахтерша: они не пьют, не курят, не дерутся, а лишь с утра до ночи "вкалывают на своем рынке". Еще я отчего-то обнаружил на территории студгородка "Библиотеку христианской литературы" для трех конфессий - протестантской, католической и православной, а также большое количество дорогих автомобилей с калужскими, тульскими, самарскими, чувашскими и даже североосетинскими номерами. Но это уже, наверное, совсем другая история.