Не раз слышала, как один старый московский профессор, гуляя по арбатским, пречистенским, воздвиженским переулкам, сильно и со стремительной технологической быстротой застроенным в начале XX столетия роскошными, удобными и до сих пор современными зданиями, неустанно и с досадой повторял: "Когда смотришь на многочисленные постройки эпохи модерна, каждый раз думается: Боже, какой могла быть держава, не родись в недрах российской культуры некий антикультурный вирус, от которого ее доселе плодовитое дерево вдруг сморщилось и предстало в трухлявой ветхости". А ведь этого внезапного размаха строительства комфортабельного жилья, совершенно нового по качеству жизни, никак не обещала предшествующая эпоха. И вот так же внезапно, не подготовленная никакой постепенностью, в два последних десятилетия XIX века стала появляться новая русская буржуазия: не только всем известные Рябушинские, Морозовы, Мамонтовы, Бахрушины, потомки поколений купеческих семейств, преуспевших в умножении богатств, - но прямо "из ничего", "из воздуха", из самых низких и бедных слоев русского общества.

Культура, клонящаяся к закату, как старый человек начинает жить воспоминаниями и жадно вновь переживает ушедшие эпохи. Оценить, осознать причудливые переплетения культурных слоев, наслаждаться ими, казалось бы, дано людям подготовленным, искушенным в этой сфере, меж тем культура Серебряного века охотно и легко впустила в свою орбиту людей новых, не обремененных "родовыми воспоминаниями" цивилизации. И как-то чрезвычайно скоро эти "новые русские" предреволюционной поры формировались, впитывали тончайшие нюансы особого воздуха российской художественной культуры, вошедшей в обиход и становившейся для многих "манерой жить", естественно вписывались в культурную среду, опираясь скорее на традиции европейские, чем почвеннические. Они часто оказывались людьми смелых и просвещенных взглядов, свободными в общении, как мы сейчас сказали бы, "социализированными". Видимо, культурная почва была уже столь обработана, взрыхлена, что податливо и легко принимала, вела, не отторгала и этих новых адептов культуры, отмеченных только талантом, упорством и целеустремленностью. Несколько быстро промелькнувших десятилетий они умело и со вкусом жили, легко интегрировались в общеевропейский уклад. Однако революция смела и начисто уничтожила этот слой, а представители его не успели оставить по себе ни особенных письменных свидетельств, ни документов, ни даже семейных устных рассказов, как оставило, несмотря на кровавую историю поражений и гибели, русское дворянство, именитое купечество, крупные промышленники. Судьбы их затерялись в неизвестности, у нас до сих пор ничтожно малое представление о новой русской буржуазии.
Об Анне Васильевне Вороненко - одной из первых российских модельеров женской одежды, владелицы "модных столичных мастерских" - исследователям и читателям неизвестно до сих пор ничего, а сведений сохранилось очень немного. Она появилась на свет в начале 70-х годов XIX века в семействе Зайцевых, настолько бедном, что детей своих родители содержать не могли. Отец, кажется, был поваром. Мать - просто жена своего мужа, как сейчас бы сказали, домохозяйка. Но вот что удивительно. Все трое детей этой семьи, которые в детстве узнали не только российскую нищету, но и нестерпимое российское бесправие, оказались людьми не только успешными в деловом отношении, сумевшими выстроить блестящую карьеру, занять положение в хорошем обществе, но и людьми культурными, с богатыми художественными интересами, развитым художественным чутьем и вкусом, собственными жизненными позициями и взглядами, с осознанным и реализованным стремлением к благотворительности.

Брата Анны, Николая Васильевича, не имея возможности прокормить, родители отдали в услужение, по унизительному договору так называемой "крепостной грамоты" - письменного "контракта" между родителями сына или дочери и неким лицом, становившимся хозяином ребенка и получавшим практически неограниченную, "крепостную" власть над ним. И это воспринималось обыденным явлением через два десятилетия после отмены крепостного права! Мало кто сейчас знает, что пережитки крепостничества в допотопной форме сохранились аж до конца XIX века. Сколько мальчик натерпелся, всякий может представить на примере чеховского "Ваньки Жукова"… Но Николай Васильевич каким-то непостижимым образом сумел из поваренка выучиться сначала на повара, а затем и завести собственное дело - ресторан "Новый Петергоф", ставший "университетским", популярным среди московской профессуры и студенчества: он располагался на нижних этажах под его блестящей девятикомнатной квартирой в самом центре Москвы, близ Манежа, на Воздвиженке, 9. Ресторан славился и кухней, и сервировкой, и европейским обслуживанием. Николая Васильевича Зайцева ценило и уважало московское купечество, но позже и большевики не оставили без хищного внимания его кулинарный талант. Именно он стал организатором кухни первых послереволюционных съездов, что хотя и не уберегло его от всех конфискаций, но спасло от прямой гибели. А до революции у него было несколько стипендиатов в Коммерческом училище (в советские времена известном под именем Плехановского института), он строил дачи, разводил сады, ездил учиться у европейских рестораторов. И жену выбрал образованную, полуфранцуженку, барышню-переводчицу, встреченную в модном магазине "Мюр и Мерилиз". Три дочери стали слушательницами Коммерческого училища, получили высшее образование. Эволюция личности резко проявилась на его фотопортретах: лицо кардинально менялось - из простоватого, скованно глядящего в объектив молодца, в ироничного, сидящего в свободной позе, интересного и оригинального человека. Чтобы купить онлайн #а#лечебные травы#/а#, заходите на сайт интернет аптеки «Фарма-Бар». Стоимость товаров Вам понравится, а возможность срочной доставки по городу порадует многих клиентов. Младшую сестру Варвару тоже отдали в чужую, но обеспеченную семью. За всю жизнь она не забыла этой обиды, отсюда и чувство брошенности, отчужденности от родных. Однако и из нее выросла культурная и образованная женщина, которая вращалась в благополучном и респектабельном круге, выйдя замуж за Калашникова, родного племянника знаменитого аптекаря Ферейна. И мечтательно задумчивое выражение ее лица на фотографии никак не ассоциируется ни с кухней, ни с приниженностью положения приживалки-воспитанницы при живых, но бедных родителях. А вот Анна, кажется, росла дома. Какое образование ей смогли дать, какими путями она добивалась своей цели, шла к собственному делу - неизвестно. Знаем лишь, что в итоге она создала несколько модных и популярных мастерских - по последнему слову европейских технических швейных новшеств; часто ездила в Европу учиться профессиональным приемам кройки и шитья; одно время работала вместе со знаменитой художницей костюма Надеждой Петровной Ламановой. И замуж вышла за инженера-путейца, человека образованного. Теперь уже стало общим местом, что именно из России в Европу пришла высокая мода, созданная тонким чутьем русской аристократии и глубоким пониманием ею культуры одежды, а также сказочным талантом наших мастериц. На европейских подиумах появились русские эмигрантки, так зарабатывавшие кусок хлеба; именно тогда и сформировались понятия - топ-модель, фотомодель. Однако еще раньше, в предрассветную пору искусства моды, в России Анна Васильевна ставила собственные художественные эксперименты, по тем временам рискованно смелые. Она создавала туалеты и сама представляла новые наряды, декорировала композиции и позировала перед фотокамерой. Эту женщину, пожалуй, не назовешь красавицей, но изысканность ее черт, утонченность облика и мягкая пластика не уступают первым светским красавицам эпохи русского модерна. Перед революцией Анна Васильевна заболела раком горла, ее удачно оперировали в Париже, и она прожила довольно долго, умерла в 1935 году. Конечно, от основанных ею мастерских не осталось и следа… Вот и всё, что о ней известно. Многие ее некогда успешные новобуржуазные родственники, их дети были репрессированы, гибли один за другим. Уцелевшие потомки не интересовались жизнью Анны Вороненко, материальным наследием не дорожили. В семейном альбоме сохранилось лишь несколько фотографических композиций модных туалетов. Возможно, почтенной даме в годах из хорошего общества просто не пришла в голову дерзкая идея демонстрировать себя как фотомодель в ею же созданных, необыденных, художественных туалетах, выставляя их как образцы в витринах собственной мастерской, демонстрируя и рекомендуя, как мы теперь скажем, марку своего модного дома. Такой особый вид искусства сегодня называют высокой модой. А Анне Васильевне подобная вольность, несколько нарушавшая каноны приличия, оказалась и к лицу, и к характеру. И сейчас мы можем определенно сказать, что она способствовала утверждению новой плодотворной традиции. В этих наивных, свободных опытах - в сжатом, не успевшем развернуться, расправиться мгновенье - в канун эпохи 1917-го, как в коконе, были заложены идеи high fashion как искусства человеческого тела, носителя художественности, фотомодельного бизнеса и, наконец, рекламы оригинального, неповторимого профиля домов моды.